Я и мои старшие братья, Михаил и Андрей, родились в Норильске. Мои родители, как и большинство норильчан в то время, сумели создать после перенесенных испытаний большую и дружную семью. Они пронесли сквозь годы огромное чувство любви, которое согревает нас, детей, и после ухода их из жизни.

Моего старшего брата Михаила назвали в честь деда, Потапова Михаила Георгиевича (1893-1954). Приятно, что нашего деда помнят, норильчане старшего поколения называли его дед Ветродуй, а молодому поколению можно напомнить, что щиты, которые остались еще вдоль железных дорог, раньше назывались «потаповскими».

Хочу привести выдержки из биографии деда, написанные моей мамой Тамарой Михайловной Потаповой, хранящиеся у меня с надписью: «Биография моего отца. Беречь. Мама».

«Мой отец, Михаил Георгиевич Потапов, родился в 1893 году. По одним сведениям, в Москве, по другим — в Рязани: здесь до недавнего времени в Безбожном переулке, недалеко от вокзала, стоял маленький домик с тремя окнами на улицу. В нем и прошло все детство отца.

Семья была рабочей: дед мой был кондуктором на Рязанской железной дороге, а бабушка — полновластной хозяйкой в доме, где было много детей, но выжило только шесть человек. Отец был старшим.

В доме была большая кухня с громадной русской печью и полатями, огромный стол, а над ним в углу — икона с лампадкой. Здесь на обед за одной общей миской собиралась вся семья. В доме было еще несколько крошечных комнат, в которых умещалось не более двух кроватей, и так называемый зал.

Зал был домашней святыней. На стенах висели фотографические портреты дедушки и бабушки, большая бумажная картина в рамке, на которой был изображен пышный сад, скамейка, за столом девушка в розовом платье и рядом молодой человек с розами...

В кадочках стояли фикусы, которые упирались верхушками в низкий потолок, а на окнах неизменные герани. Между окон — традиционное зеркало в черной рамке, а под ним крошечный столик с вязаной скатертью. По стенам — венские стулья. Самым примечательным в зале были мягкий диван и два больших таких же мягких кресла около круглого стола на одной массивной ножке. На столе стояла большая керосиновая лампа под абажуром. Мебель была покрыта белыми чехлами, под которыми скрывалась обивка из розового ситца с крупными цветами, которой мы восхищались в детстве. В зал выходила и гладкая поверхность изразцовой печки.

В зале не жили. В нем всегда царила строгая чистота. Он служил для торжественных случаев — приезда каких-либо гостей.

Бабушка держала корову, в закутке хрюкал поросенок, во дворе было несколько грядок с луком и горохом. В крошечном палисаднике под окнами цвела мальва, у забора в пыли копошились куры.

В такой обстановке прошло босоногое детство отца. Походы в лес за грибами, купание в Оке, рыбная ловля, набеги в чужие яблоневые сады, которыми была в те годы полна Рязань... Зимой — школа, катание с гор на ледянках, игра в снежки и самое приятное — теплые полати с овчинной шубой да горячая лепешка, которую мать давала сыну прямо со сковороды...

Стать инженером путей сообщения из всей семьи удалось только моему отцу — Михаилу Георгиевичу Потапову. Остальные, сестры и брат, закончили только начальную школу.

Молодого человека после учебы послали на Урал восстанавливать железнодорожное хозяйство, порушенное гражданской войной... Взорванные железнодорожные мосты, вывернутые рельсы, спущенные под откос паровозы, вагоны, составы... И лютые уральские морозы... Хорошо помню рассказ отца, как где-то в районе Шадринска рельсы клали прямо на лед реки — мост был разрушен — и лошадьми переправляли вагоны с экстренным грузом на противоположный берег.

...1923-1925 годы, Рязань. У отца уже двое детей. Живем в вагоне прямо на вокзале, хотя отец — начальник железнодорожной дистанции. Позже мы поселились в мастерских, откуда все время слышался лязг железа, грохот металла. Под нашими окнами небольшой садик, а дальше железнодорожные здания, тупики, будки стрелочника, семафоры, водокачки, стрелки. По утрам я долго смотрела на удаляющуюся фигуру отца...

От этого времени в моей памяти осталась такая картина. В хорошую погоду мы с бабушкой гуляли возле заброшенного депо и видели на всех линиях старые паровозы, полуразрушенные, без колес и труб, с изуродованными котлами. Рельсы заросли травой, кое-где тянулись вверх подсолнечники, трава росла и на самих паровозах... Добрая сотня их ждала переплавки...

Помню отца, вечерами склоненного над чертежной доской. Видимо, в это время в нем сложилась черта, оставшаяся в нем на всю жизнь, — творчество в деле, изобретательность. Например, быстро выходили из строя лопаты — гнулись, ломались, от тяжелых черенков у путейцев уставали руки. Отец создал новый фасон лопат — два желобка по краям, и срок работы лопаты увеличивался. Он совершенствует кайло, обычную тачку. Были и дрезины более легкого веса, чтобы их можно было быстро снять с пути при появлении поезда. Отец рассчитывал новые крылья снегоочистителей, улучшал снегозаборы...

Помню удивительные ночи... За окном черно, слышны своеобразные сигналы стрелочников и короткие ответные гудки маневровых паровозов. В темноте видны разноцветные глаза светофоров, а на горизонте — зарево от электрического света и пара паровозных топок. В 1925 году транспорт уже жил полной жизнью...

1927 год. Подмосковье, станция Перово Московско-Казанской железной дороги. Отец работает над удлинением срока эксплуатации шпал, применяет какую-то пропитку шпал химическими растворами. Обращение путевых рабочих к отцу заставили его совершенствовать организацию их труда.

1932 год. Отца направили работать в управление Московско-Казанской железной дороги. Объем работы увеличился, к прочим заботам добавилась борьба со снежными заносами. К этому времени относится расцвет общественной активности отца. Он долго руководил кружком молодых рационализаторов и изобретателей, работу с молодыми рабочими отметила газета железнодорожников, ему дали звание ударника, вручили значок изобретателя.

Содержание железнодорожных путей всегда создает проблемы, например полотно зарастает травой. Отец создал оригинальную машину — она двигалась по рельсам и сама уничтожала траву. От бачка с горючей жидкостью были опрокинуты вниз своеобразные форсунки, пламя которых уничтожало траву. Машина так и называлась — травосжигалка. В это же время отец работал над задачей определения внутренней трещины рельса. Это сейчас разрешается просто, а тогда было серьезной проблемой в предотвращении аварий.

Травосжигалкой заинтересовался Наркомат обороны. Помню, что у отца была встреча с маршалом Тухачевским, который хотел взять ее на вооружение Красной Армии, отец показывал ему принцип работы машины. Но вскоре эта плодотворная дея-

тельность отца оборвалась: 19 апреля 1937 года Михаил Георгиевич Потапов был арестован, ему было предъявлено обвинение по ряду пунктов 58-й статьи УК.

О своих переживаниях, физических страданиях в годы заключения отец не любил рассказывать, но они надломили сразу и его душу, и тело. Обвинения были тяжкими и нелепыми. Кстати, одно из них — связь с уже объявленным тогда врагом народа маршалом Тухачевским. Когда начались мытарства по тюрьмам, отцу было 45 лет. В 1939 году — Соловецкий монастырь, самое тяжкое место заключения, затем — Норильск.

Сначала отец был на общих работах — на строительстве нулевого цикла промплощадки, потом его поставили прорабом на одном из первых корпусов. Но вот из-за снежных заносов встала железная дорога Норильск—Дудинка. И сердце старого железнодорожника не выдержало, в нем снова проснулись творческий порыв в работе, желание окунуться в дело, которому он всегда и честно отдавал свою жизнь. Он предложил руководству комбината помочь в борьбе со снегом.

Вместе с небольшим коллективом людей М.Г. Потапов прошел пешком зимой стокилометровую трассу, был определен профиль железнодорожного полотна, определены заносимые участки. Сначала отец предложил общеизвестные методы защиты от снега и помог организовать их правильную эксплуатацию. Потом работа со снегом так его увлекла, поставила перед ним столько интересных и неожиданных чисто практических задач, что стала основным смыслом его жизни и работы на комбинате в тяжелых условиях лагерной системы. Она заставляла отца забывать его положение заключенного, чувствовать себя чуточку свободным человеком, у которого собственный участок работы, снова требующий от него творческого отношения к труду.

Долгое время отец наблюдал за снежными отложениями — он пытался установить законы отложения снега на возвышенностях, в выемках, около столбов, щитов разных конструкций. Материалы его наблюдений привели к созданию совершенно новой, оригинальной конструкции больших наклонных щитов. Они дали громадный эффект, проблема снежных заносов на железной дороге, автодорогах города была решена.

Дальнейшая разработка теории снежных заносов в Заполярье была использована инженерами проектной конторы для более рациональной планировки строительства города, при которой достигалась наименьшая заносимость улиц и дворов снегом. За достижения в снегоборьбе отец был награжден в 1947 году государственной наградой — медалью «За трудовое отличие».

Из заключения отец был освобожден досрочно — за три года до окончания срока. Помог в этом один из замечательных людей комбината — А.П. Завенягин, о котором отец всегда говорил с большим уважением. Директор комбината помог и моей маме Клавдии Ивановне Потаповой — она приехала к отцу в Норильск в 1944 году. К этому времени мама уже отбыла пятилетний срок заключения в Средней Азии как «член семьи изменника Родины».

Над вопросами снегозащиты в Заполярье отец работал не менее 8-10 лет. Сначала эта работа была задумана как большой коллективный труд проектной конторы. Состоялось совещание по этому поводу, были розданы проектантам темы. Была она и у отца. Он написал ее, а через какое-то время выяснилось, что коллективного труда не получилось, ибо никто не стал разрабатывать тему снегозащиты, кроме отца. Потапов стал работать один. Он много писал, ходил в тундру с фотоаппаратом, потом со снимков делал чертежи — возникали интересные схемы снежных отложений. Исследования по снегозащите были секретными, и потому семья нервни-

чала, переживала за отца, ведь его заслуги не зачеркнули его прошлого, связанного с обвинениями по политической статье.

В 1950 году в августе Михаила Георгиевича Потапова «сократили» — таких специалистов, своими руками возводивших комбинат, а теперь уволенных, было 600 человек. Судьба многих из них после этого оказалась трагической. Почти все до одного они были арестованы после того, как в Красноярском крае обрели новое место жительства. Отец тоже был арестован, в тюрьме просидел несколько месяцев — обвинения были все те же, что и в 1937 году... «Дело» закончилось определением: бессрочная ссылка в Красноярский край.

Отец в тюрьму взял с собой две свои книги по снегоборьбе в Заполярье. Может быть, они и повлияли на решение Красноярского КГБ разрешить М.Г. Потапову ссылку в Норильске. Осенью 1951 года он вернулся в Заполярье, но через три дня после приезда он попал в больницу с третьим кровоизлиянием и параличом.

Из больницы отец вышел инвалидом и больше до самой смерти в мае 1954 года так и не смог поправиться. Но над книгами он продолжал работать — текст был напечатан на машинке и сопровождался прекрасными фотографиями и чертежами. Одна из книг была посвящена снегозащите дорог, другая — снегозащите города и промышленных сооружений. Отец предложил книги техническому отделу управления комбината для практического применения и просил оплатить техническое исполнение книги: он не получал пенсии, а хотел оплатить труд машинистки.

Книги отца сначала попали к Кашину, инженеру техотдела, человеку очень неприятному. Тот сразу предложил засекретить труд отца и передать в местный КГБ. Потом книги передали начальнику техотдела некоему Киселеву. Он сразу заявил, что работы никуда не пойдут, пока у них нет соавтора, хотя бы его. Узнав об этом от отца, я просила его не

ходить больше в управление комбината. Пошла сама, попала на прием к главному инженеру комбината Терпогосову. Он тепло принял меня, взял книги отца и обещал разрешить это дело... Но спустя несколько дней Терпогосов скоропостижно скончался... Тайно книги были возвращены отцу...

Позже книги были напечатаны в сокращенном виде. Одна из них вышла в 1957-1958 годах с помощью большого друга отца Александра Николаевича Грампа, инженера-строителя, получившего реабилитацию одним из первых. Грамп вернулся на работу в Московский институт железнодорожного транспорта, провел работы отца через ученый совет института и транспортное издательство.

В начале 50-х годов М.Г. Потапову удалось напечатать статьи в нескольких московских журналах. Отец имел авторское свидетельство изобретателя на снегозащитные щиты своей конструкции — документы он получил в 1950 году на заседании соответствующего комитета при Совете Министров СССР».

Вот такой рассказ об отце Михаиле Георгиевиче Потапове оставила моя мама, Тамара Михайловна Потапова. Он всегда был ей настоящим другом. Книги отца мама передавала в Дом техники г. Норильска. За два месяца до смерти М.Г. Потапову разрешили выехать из Норильска в Черногорск Хакасской области — здесь он и похоронен.

Нелегко было моей маме с клеймом дочери «изменника Родины» получать образование, одновременно работать и быть без постоянного жилья, которого она лишилась после ареста родителей. Даже обучение на дневном отделении института было для нее закрыто. Во время войны мама работала ночами в «Красной звезде» корректором, а днем все-таки посещала лекции. В 1948 году мама окончила отделение теории и истории изобразительного искусства Московского государственного университета и, заведомо зная, что не сможет заниматься любимой специальностью, приехала к отцу в Норильск. И начала работать в системе подготовки кадров управления строительства. Система подготовки кадров охватывала большой контингент заключенных, среди преподавателей тоже были заключенные с отличным образованием.

Здесь мама встретила моего отца, Семена Ильича Куркова. Папа родился в крестьянской семье, был четырнадцатым ребенком, но из них выжило только пять детей. За пятнадцать километров отец ходил в школу, потом в ближайшем городе окончил рабфак. И поехал за тысячи километров в Ленинград поступать на инженерный факультет Артиллерийской академии им. Дзержинского.

Я смотрю на фотографии отца того периода. В курсантской форме, красивый, уверенный в будущем молодой человек. Его судьба резко изменилась на следующую ночь после окончания академии и приема выпускников в Кремле в мае 1941 года. Арест. Затем этапирование в Кресты в Ленинград, в 1942 году он попал в Норильск.

Мои родители поженились в 1950 году. Для мамы, как и для других вольнонаемных женщин, связь с заключенным грозила высылкой в 24 часа на материк. На какие только ухищрения не приходилось им идти, проходить через унизительные допросы, а брак они зарегистрировали после 1953 года и рождения первенца.

Трое детей появились у родителей в течение пяти лет. С моим рождением мама оставила работу и посвятила себя семье. Но, как человек творческий, она не могла усидеть дома. Когда мы пошли учиться в школу № 8, учителя дали ей классные часы, и она рассказывала нам и нашим одноклассникам об искусстве. Мама читала лекции в рабочих общежитиях, библиотеках, Доме культуры. В «Заполярной правде» появлялись ее статьи об искусстве, истории, проблеме воспитания детей. Мамин голос звучал по радио, она вела цикл передач по телевидению.

В 1968 году я и мои братья писали сочинение о Норильске — они в числе многих вошли в книгу «Снежгород». Мне тогда было восемь лет, и я написала немного: «Мне нравится наша улица Ленинский проспект, наша школа, наш бассейн и каток». Конечно, первые строки были о том, что Норильск строили мой дед и папа. Ан-

дрей написал о папе, о том, как деревенский мальчишка хотел учиться и выучился - - стал инженером-механиком, о том, как мы с папой отдыхаем в тундре, как папа «покупает нам интересные книги, заставляет нас заниматься спортом».

Самому старшему из нас, Мише, было 13 лет, и он рассказал о Снегодуе, повелителе ветров — о нашем дедушке, о том, как он заставил пургу с помощью оригинальных щитов расчищать дороги от снега: «Люди едут по норильским дорогам, и немногие знают, кто придумал эти щиты и что был такой человек, которого называли Дед-снегодуй».

По этой книге нас нашел режиссер Игорь Шадхан. Сохранились фотографии, где мама беседует с И. Шадханом, — он тогда работал над первым фильмом «Снег — судьба моя». Тогда Лукьяновы были в отпуске, и мама встретилась с режиссером в их квартире в доме на Ленинском проспекте, где внизу располагался магазин «Сияние». Фильм, в котором приняла участие моя мама, Тамара Михайловна Потапова, показали в Норильске и по Центральному телевидению. Он стоял в программе всего один раз,

потом друг моего брата (он на телевидении работал), сам И. Шадхан искали этот фильм и не нашли — то ли смыли пленку, то ли он где-то потерялся... Позже, много лет спустя, Игорь Шадхан вернулся к идее фильма «Снег-- судьба моя», в 1990 году от него нам звонили, но мамы уже не было на этом свете, и фильм с таким же названием вышел без сюжета о Потапове...

Норильская биография деда, отца во многом сходна с биографией тех первостроителей города и комбината, которые приехали в Заполярье не по своей воле. Но чудовищная несправедливость власти хотя и изменила их судьбу очень круто, но не ожесточила их сердца. В условиях еще необжитого Севера они добывали руду, плавили металл, строили город и комбинат в военные и послевоенные годы без северных надбавок и льготных отпусков, без орденов и газетных очерков о доблестном труде, который отличал заключенных специалистов. Я знаю, что папа, Семен Ильич Курков, еще находясь в заключении, вел занятия в норильском институте. Он был хорошим инженером, талантливым рационализатором, в 50-х годах был главным механиком рудника «Заполярный». В качестве главного механика горного отдела

проектного института участвовал в проектировании первых талнахских рудников. Последняя его должность — начальник технического отдела Норильск-проекта. Семен Ильич Курков ушел из жизни еще не старым человеком — в 55 лет, из которых 32 года были отданы Норильску. Мама, Тамара Михайловна Потапова, последние годы жизни прожила в Москве, дождалась первых внуков, которые уже студенты московских вузов. Сейчас у моих родителей шесть внуков и правнучка.